Прогнозы сулят двух-трехлетнюю рецессию или, в лучшем случае, годы стагнации после предстоящего в 2015 г. спада. Инфляция вновь двузначная, как в середине 2000-х гг., существенно снижаются доходы и уровень жизни населения, доверие к рублю подорвано, суверенный рейтинг может вернуться в категорию мусорных, чего не было с 2005 г. Всего за год страна утратила достижения последних пяти, а то и десяти лет, но самое худшее - потеряла перспективы эти достижения в обозримом будущем восстановить. Экономика попала в такие внешние и внутренние условия, в которых ей будет трудно развиваться, заключают эксперты Центра развития Высшей школы экономики (ЦР ВШЭ): "Россия может кардинально ухудшить свое положение в мире - не только как выгодного рынка, но хотя бы как перспективного".

Экономика начала тормозить еще в 2012 г.: источники роста в ориентированной на сырьевую ренту экономике оказались исчерпаны вместе с окончанием роста цен на нефть, а институциональные ограничения не позволяют возникнуть новым источникам роста. Это и есть базовые причины кризиса, который был лишь усилен радикальным разворотом во внешней политике и взаимными санкциями, а также падением цен на нефть. С экономической точки зрения кризис 2014 г. в основном реализовал риски, которые накапливались годами, замечает гендиректор ЦР ВШЭ Наталья Акиндинова. "В этом смысле этот кризис мы сами и готовили", - признал министр экономического развития Алексей Улюкаев.

Правовая несдержанность

Возводимая с начала 2000-х экономика государственно-монополистического капитализма начала давать недвусмысленные сигналы о сильнейшем структурном кризисе в 2012- 2013 гг., пишут эксперты ЦР ВШЭ: восстановившийся было рост был подрезан ухудшением и так неблагоприятного делового климата, усилением и без того чрезмерного участия государства в экономике, дальнейшим откладыванием реформ и кризисом доверия к государству. Уровень доверия россиян к правительству, по данным Edelman Trust Barometer, упал с и так невысоких 48% в 2009 г. до 27% в 2014 г.

Государство реагировало на проблемы все возрастающим количеством нормативно-правовых актов, многие из которых противоречили друг другу и еще больше ухудшали ситуацию. Гораздо большее влияние на экономику стали оказывать не традиционные инструменты экономистов - фискальная, денежно-кредитная политика и т. п., - а традиционные инструменты юристов, иронизирует замминистра экономического развития Олег Фомичев, называя такую реакцию государства "правовой несдержанностью". Ежегодно появляется более 20 000 нормативно-правовых актов, подсчитали в Минэкономразвития, из них 4000-6000 непосредственно затрагивают вопросы предпринимательской деятельности.

Справиться с "правовой несдержанностью" не в состоянии ни бизнес, ни сами регуляторы. В результате управление все более становится "ручным", когда в дополнение к нормативно-правовым актам раздаются поручения, большинство из которых - о разработке новых нормативно-правовых актов, нередко противоречащих прежним.

"Ключевая и глубинная причина торможения экономического роста - это проблема с качеством госрегулирования и госуправления", - считает Фомичев. Без ее устранения добиться роста не получится. Падение качества госрегулирования сопровождается ростом предпринимательских издержек: неэффективность контроля ежегодно стоит бизнесу 2-5% ВВП, приводил оценки экспертов министр по делам "открытого правительства" Михаил Абызов. Если компании будут исполнять все требования, которые предполагалось ввести поправками только в один закон о безопасности дорожного движения, это обойдется им в 4 трлн руб. в год, привел пример Фомичев: "Никакая экономика таких расходов не выдержит".

Силовая несдержанность

В дополнение к забюрократизированности реакцией государства на растущие экономические проблемы стало усиление "полицейских" полномочий - вплоть до того, что главным фактором инвестиционного климата стал Следственный комитет, считает бывший министр финансов Алексей Кудрин. А мандат прокуратуры позволяет ей, помимо обычных функций - выступать от имени государства в уголовном процессе - проверять на соответствие любому закону деятельность любой компании, а также координировать деятельность силовых структур: это, по словам ведущего научного сотрудника Института проблем правоприменения ЕУСПб Эллы Панеях, создает коррупционные возможности и стимулы участвовать в политических, экономических и аппаратных войнах, а также закрывать глаза на нарушения других силовых ведомств, за исключением ФСБ. Последнее, не подконтрольное ни обществу, ни гражданским властям, оказалось стратегически "заточено" на "захват государства" - т. е. подчинение действий государства интересам отдельных индивидов, групп или организаций - и на получение доступа к государственным ресурсам, цитирует Панеях политолога Брайана Тейлора.

В обществах с ограниченным доступом к ресурсам (финансам, власти и т. д.), к которым, по градации нобелевского лауреата Дугласа Норта, относится Россия, сами законы могут быть ясными и хорошими. Но принуждение к выполнению этих законов в коррумпированных судах превращается в еще один источник ренты "для своих". Законы в таких обществах не для всех, правила персонифицированы: банки дают кредиты "своим людям" в правительстве, которое поддерживает "своих людей" в бизнесе. Это, в числе прочих проблем, укрепляет кризис доверия, один из ярких примеров последствий которого - валютная паника декабря, вызвавшая в экономике новый шок и потребовавшая экстренного повышения ставки ЦБ до 17%.

Попытки же провести дерегулирование и повысить прозрачность решений, т. е. отменить или ограничить ренты, нередко приводят к сопротивлению групп элит и длительным периодам нестабильности, проанализировал Норт: условия спокойного перехода к развитому обществу - признание элитами верховенства права сначала для себя и консолидированный контроль над основными силовыми структурами.

Разразившийся в России кризис похож на те, что проходили Аргентина, Мексика, Чили, когда в результате падения экспортных доходов национальная валюта девальвируется, балансы обремененных огромными валютными долгами банков и компаний схлопываются, сравнивает нобелевский лауреат Пол Кругман в колонке для The New York Times. С той только разницей, что в других странах валютные долги были обусловлены дефицитом торгового баланса. У России же торговый профицит при большом оттоке капитала. Этот отток - следствие возводимой все 2000-е экономической модели по распределению ренты "для своих", считает Кругман: "Путинская Россия - крайний вариант кланового капитализма, клептократия, лояльные сторонники которой получают доступ к огромным суммам для личного использования". Все это выглядело устойчивым, пока цены на нефть оставались высокими, пишет он: "Но пузырь лопнул, и та самая коррупция, которая была опорой режима, оставила Россию в отчаянном положении".

Поворот от экономики, основанной на освоении ренты, к конкурентной рыночной экономике требует снижения регулирования, усиления правовых институтов и укрепления экономических контактов с передовыми странами, а все это требует коренных изменений прежде всего в политической сфере, заключают эксперты ЦР ВШЭ, но причин ожидать таких изменений пока не видно. Даже если власти решат изменить хотя бы экономический вектор - чего тоже пока не видно, - сделать это будет сложнее, чем еще пару лет назад: санкции ограничили доступ к технологиям и капиталу, а источник собственных ресурсов - цены на нефть - вряд ли быстро вернутся на уровень $100 из-за сланцевой революции, завершающей 40-летний монополизм ОПЕК.